В 1964 г. Вячеслав Нечаев опубликовал письма Н.К. Рериха60, среди которых три письма 1938 г., адресованные Игорю Северянину (настоящее имя — Игорь Васильевич Лотарев) (1887-1941) в Эстонию. Это — единственный известный факт каких-либо прямых контактов Рериха и Северянина на сегодняшний день. Послания Северянина пока не обнаружены. Инициатором переписки был Игорь Северянин, который обратился к Рериху конкретно за финансовой помощью, жалуясь на собственное бедственное положение в Эстонии60, просил помочь в издании стихов в Индии. В письме от 21 марта 1938 г. Рерих делится своими впечатлениями о стихах Северянина: «Всё это и звучно по мысли и прекрасно по форме». Николай Константинович сочувствует положению российских писателей на чужбине и положению всей русской культуры, сравнивая тогдашнее её состояние в России с Армагеддоном. Он также кратко информирует о положении дел в эмигрантском творческом мире. Рерих сетует на подобное же положение в Индии — его не печатают, а устройство выставок очень дорого. В ответ на просьбу о финансовой помощи Рерих посылает Северянину посильную сумму — 5 фунтов стерлингов. На просьбу же об издании книги стихов Николай Константинович резонно замечает, что издание в Таллинне или Нарве, где есть русские типографии, обошлось бы Северянину гораздо дешевле. В этот же день Рерих информирует о бедствиях Северянина своих латышских сотрудников, очевидно, надеясь на их возможную помощь поэту в будущем: «Посылаю для Вашего сведения копию письма Игоря Северянина и мой ответ ему. Очень печально видеть, как тяжко нуждается известный поэт. При нормальных обстоятельствах можно бы посоветовать «Угунсу» издать его маленькую книжечку (25 страниц) — «Солнечный дикарь»61. Во втором письме от 27 июня 1938 г. Рерих снова утешает поэта: «Все мы находимся в таком положении. <...> И в трудах, и в трудностях будем беречь Русское Сокровище. Оно так велико и прекрасно, что за ним будущее». В третьем письме от 3 августа 1938 г. Рерих пишет: «Читаю Ваше письмо и думаю, как помочь Вам. По нынешним временам это совсем не так просто. Мои личные средства совершенно истощены, а художественных продаж не предвидится, и журналы гонорары не платят. <...> Если бы только знать, где ещё существуют журналы и газеты, которые платят гонорары, то я употребил бы все мои добрые стремления, чтобы поместить там или Ваши всегда прекрасные поэмы, или что-либо из моих писаний в Вашу пользу. <...> В Америке повальный кризис <...>, а во Франции за помещение статьи не только не платят, но требуют ещё и денежный взнос» (Рерих знал об этом из переписки с А.М. Ремизовым и другими своими русскими корреспондентами, находившимися в Париже в страшной нужде). Каждое своё письмо Северянину Рерих заканчивал словами: «Шлём Вам душевные мысли. Искренно Н. Рерих». Однажды прочитав в газете, что Северянин выступает на радио, Рерих просит Беликова передать Северянину: «...не скажет ли он о монографии» (31 марта 1939)62. Имеется в виду вышедшая в Риге в 1939 г. большая монография «Рерих. Часть I» со статьями советских авторов Э.Ф. Голлербаха и В.Н. Иванова. Николай Константинович придавал большое значение распространению этой монографии, и был рад узнать от Беликова, что её получили президент Эстонии Константин Пятс и его сын. Надо думать, что и Северянин проявил к ней большой интерес, ибо уже 15 апреля 1939 г. следует указание Рериха латышским сотрудникам: «Думаю, что полезно дать монографию Северянину и Ранниту»63. В конце первого письма Северянину Рерих замечает: «Хорошо, что Вы встречаетесь с А. Раннитом — он мне очень нравится», и в начале второго письма: «Радуюсь Вашим добрым словам о Ранните, и я к нему отношусь с большой сердечностью. Радуюсь и тому, что его стихи будут переведены при Вашем участии64. Именно Вы сумеете сохранить характерность его выражений. Всегда радуюсь каждому единению среди мастеров искусства».
Алексис Раннит (Алексей Долгошев) (1914-1985) — эстонский поэт русского происхождения, родившийся в Калласте (Причудье), учился в эстонской гимназии в Тарту. С середины 1930-х гг. его имя появляется в эстонских газетах — поэт выступает не только со стихами, но печатает и статьи, заметки, рецензии. В этот период определяется его тяга к изобразительному искусству — к книжной графике, к творчеству корифея эстонской графики Эдуарда Вийральта (1898-1954), весьма ценимого Рерихом66. Видимо, Раннит был знаком с живописью Рериха уже до того, как репродукции рериховских картин были завезены в Эстонию. В 1938 г. между Рерихом и Раннитом завязалась переписка. К сожалению, местонахождение писем до сих пор не установлено67. О своих письмах Ранниту Рерих упоминает в переписке с Рудзитисом и Лукиным68. В статье о творчестве Чюрлёниса Раннит приводит сведения, полученные им лично от Николая Константиновича69. Литератор Вилли Петрицкий отмечает и факт встречи Раннита с Рерихом70, но другими источниками это не подтверждается. В 1930-х гг. Раннит много пишет о поэзии Н.К. Рериха. В частности, в 1938 г. одновременно на эстонском и русском языках появилась его статья «Рерих — поэт» («Roerich — poet»)71, вскоре повторённая в «Золотой книге»72. Статья проникнута чувством уважения, даже преклонения перед великим художником и мыслителем73. В «Золотой книге» помещено и единственное известное сейчас письмо Раннита Рериху. Приведём его текст полностью.
Глубокоуважаемый проф[ессор] Н.К. Рерих! От имени Союза Эстонских Академических Художников имею радость поздравить Вас — Великого Рыцаря Духа — с Вашим блистательным юбилеем. Союз просит передать своё благоговение перед глубоким откровением Вашего творчества с верою в реальное осуществление Пакта Мира. С самыми сердечными приветами, преданностью и верою, что эстонские художники никогда не забудут Ваших великих Учений, А. Раннит.
Ещё одна публикация Раннита в «Золотой книге» — стихотворение на эстонском языке «Roerich»77. Известно стихотворение того же периода на русском языке — «Исповедь», также посвящённое художнику. Кроме этого, нельзя пройти мимо другого достижения Раннита: он был первым эстонцем, взявшим на себя смелость написать монографию о Рерихе. Она вышла в Риге в 1938 г., когда Ранниту ещё не исполнилось и 25 лет! (Ранее отрывки из неё публиковались в том же журнале «Kunst ja Kirjandus». Видимо, поэтому Рерих, давая разрешение Беликову на составление книги своих статей и отдельных мыслей «для эстонского издания»78, советовал готовить это издание вместе с Раннитом. Когда в 1939 г. в Риге вышла упомянутая выше монография «Рерих. Часть I», Николай Константинович прямо предложил Беликову: «Вероятно, и в эстонской печати будут отзывы о монографии. Или Вы сами или Раннит могли бы это сделать» (7 января 1939)79. Рецензию о монографии опубликовал Раннит — в эстонском журнале «Päwaleht»80. В Эстонии Раннит пропагандировал наследие семьи Рерихов ещё и в качестве лектора. Весной 1938 г. он прочёл в Таллинне цикл лекций о Н.К. Рерихе81, очевидно, он читал лекции и в другие годы. Уникальные сведения о Ранните сохранились в архиве Гунты Рихардовны Рудзите в Риге. Прежде всего это переписка семьи Рерихов с её отцом, Р.Я. Рудзитисом, с 1936 г. председателем Латвийского общества Рериха, и другими сотрудниками этого общества. Приведём наиболее характерные высказывания Н.К. Рериха о Ранните из этой переписки: «Пусть в Таллинне всё кристаллизуется, а пока что Раннит, как поэт и писатель, имеющий уже около себя группу своих друзей, будучи при этом природным эстонцем, обращает на себя внимание» (11 февраля 1938); «Думается, что Раннит очень чисто устремлённый поэт — побольше бы таких» (21 марта 1938); «Сейчас, к вечеру, пришло Ваше письмо от 19-го с отличной статьёй Раннита» (29 марта 1938); «Посоветуйте Беликову не погружать Раннита в Учение [имеется в виду Учение Живой Этики. — В. М.] — пусть каждый своим путём подходит. Раннит и в других областях весьма полезен» (30 апреля 1938); «Не приезжал ли к Вам Раннит? По-прежнему надеюсь, что именно его группа может оказаться наиболее живой» (7 мая 1938)82. В предисловии к русскому изданию сборника стихов Раннита «В оконном переплёте» (1938) Игорь Северянин подчеркнул, что о стихах поэта отозвался с одобрением Н.К. Рерих. Из переписки с Беликовым явствует, что Николай Константинович одобрил и само это издание, и интересовался общественной реакцией на него: «Раннит выпускает книгу своих стихов в переводе Северянина. Наверное Вы её видели, интересно знать о местном впечатлении. Очень хорошо, что и [в] дни труднейшего Армагеддона ещё можно выпускать сборники стихов и вообще думать об искусстве» (1 декабря 1938)83. Творческая связь Раннита с Рерихом никогда не пресекалась: и тогда, когда Раннит покидал Эстонию для учёбы сперва в Каунасском, а затем в Вильнюсском университетах84, и тогда, когда Раннит вообще был вынужден оказаться на чужбине после известных событий 1940 г.
В начале 1930-х гг. Гущик знакомится с творчеством Рериха. По-видимому, этому в немалой мере способствовал новый знакомый Владимира Ефимовича, скромный служащий представительства советской «Международной книги» при таллиннской фирме «Tеекооль», будущий видный рериховед Павел Фёдорович Беликов, тоже завязавший переписку с Николаем Константиновичем. 25 апреля 1938 г. Рерих просил Беликова передать Гущику свой благожелательный отклик на его программную статью «Поток Евразии» (с подзаголовком «Церковь и семья», которая вышла в сборнике «Поток Евразии. Книга I» (1938)87. Ещё одна «в высокой степени драматическая» статья Гущика в сборнике была посвящена писателю А.И. Куприну. Отклик на неё «Будем бережливы» с подписью «В. А.» сохранился в материалах Е.И. Рерих88. Гущик трудится на ниве евразийства, идеи которого, впрочем, весьма близки некоторым идеям Владимира Соловьёва и Николая Рериха89. В сборнике «Поток Евразии» также помещена статья Беликова «Пушкин и государственность», которую Николай Константинович назвал в том же письме к Беликову от 25 апреля 1938 г. «Очень интересной». К сожалению, продолжения этого издания не последовало.
Нет сомнений, что Павел Фёдорович передал эти отклики Гущику, ибо активно общался с писателем в то время, о чём писал Николаю Константиновичу. В свою очередь, от Гущика к Рериху в июле 1938 г. пришли «самые лучшие отзывы» о Беликове91. Беликов делился с Владимиром Ефимовичем новыми материалами по вопросам рериховского и евразийского движений и, очевидно, помогал ему как-то преодолевать некоторые издержки его вспыльчивого и неустойчивого характера, из-за которого Гущик часто конфликтовал с коллегами по перу и окружающими92. «В середине 1930-х гг., — пишет С.Г. Исаков, — он был в оппозиции почти ко всем местным молодым литераторам, объединившимся в Ревельский цех поэтов и выпускавшим ценные сборники «Новь»93. Так или иначе, но в начале 1930-х гг. по инициативе Гущика создаётся литературная секция при таллиннском обществе «Витязь»94, а в августе 1933 г. открываются два новых отдела: художественный и «Отдел имени профессора Н.К. Рериха в Эстонии». Второй отдел возглавил непосредственно сам Гущик. О создании этого отдела председатель общества «Витязь» полковник Бадендин95 лично известил самого Николая Константиновича, о чём последний, в свою очередь, сообщил барону М.А. Таубе: «В их Обществе имеется более 300 членов, и, таким образом, это сообщение даёт нам деятельных сотрудников»96. Из этих трёх сотен «деятельных сотрудников» кроме самих Бадендина и Гущика, можно отметить лишь коренного жителя Эстонии Беликова, в бумагах которого сохранились документы о «Витязе», отдельные высказывания Гущика, вообще примечательные сведения о культуре Эстонии 1920 — 1940-х гг.97 О других «деятельных сотрудниках» ныне почти ничего неизвестно. Забегая вперёд, отметим, что совсем скоро — к 9 апреля 1934 г. — Гущик порвёт с «Витязем», о чём сообщит Рерихам. В ответном письме Елены Ивановны это его решение было поддержано: «Хорошо, что Вы вышли из «Витязя», конечно, что можно строить на невежестве? Истинно, нет большего преступления по последствиям своим, как невежество! Квасной патриотизм, квасная религия уходят, и на смену этим отживающим пугалам идёт Эра нового радостного строительства»98. «Отдел имени профессора Н.К. Рериха в Эстонии» остался без руководителя и вскоре его деятельность сошла на нет». Но начиналось это объединение с весьма обнадёживающих шагов. Прежде всего были заявлены следующие цели: «Изучение религиозно-философских вопросов и проблем искусства и культуры»99. Гущик предпринимает попытки наладить связи с эстонскими литераторами, ведёт какие-то переговоры с Э. Хубелем (М. Метсанурком) и Х. Виснапуу. «Рериховский» и литературный отделы проводили заседания — «Понедельники». Нередко они посвящались изучению личности и творчества Н.К. Рериха. Заседания сопровождались показом репродукций и даже копий его картин100. Выполненные весьма непрофессионально самим Гущиком, они порой вызывали справедливые нарекания у некоторых любителей искусства. На одном из заседаний проводилось сравнение творчества Рериха с творчеством другого, близкого ему художника, Михаила Врубеля. О Рерихе говорил Гущик: «Его [т. е. Н.К. Рериха. — В. М.] как художника нельзя рассматривать отдельно от мыслителя и писателя. <...> Четыре основных тезиса Николая Рериха: через культуру — ко всеобщему миру; лишь через синтез религий может быть создан подлинный двигатель культуры; национальность для народа то же, что индивидуальность для отдельного человека; общечеловеческая устремлённость ко благу ведёт по пути подлинной кульуры. <...> Рерих — борец за то, чтобы искусство стало достоянием не только избранных, но и широких масс, ибо лишь устремление к красоте может объединить всех людей, не взирая на разные политические и национальные перегородки»101. Так характеризовали Николая Константиновича в таллиннском обществе «Витязь», в отделе его имени.
Ещё до создания литературного отдела Гущик задумал и осуществил издание литературной газеты «Витязь», но из-за нехватки финансовых средств вышел только один рождественский номер за 1932 г. Один из девизов этой газеты («Бойтесь варваров!») принадлежит Николаю Рериху. В номере была также впервые опубликована статья, присланная Рерихом: «Огнь претворяющий». Место и время написания статьи — Гималаи, 24 января 1932 г. (через год она вышла в книге статей Рериха «Твердыня пламенная»103. Статья повестствует о духовном кризисе человечества, об апокалиптичности мира и общества в социальном смысле, затрагивается широкий круг проблем, вплоть до безработицы. В статье приводятся примеры и цитаты из Библии, Льва Толстого, Александра Блока и других авторов104. Со статьёй в номере соседствует рассказ Гущика «Святочной ночью», в который вставлены фразы-советы, созвучные мыслям Рериха: «Вперёд, ни шагу назад», «Будь точным, владей собою», «Держи своё слово» и другие, выделенные в тексте жирным шрифтом. За свою жизнь Владимир Ефимович издал 11 книг рассказов. К сборнику «Забытая тропа», вышедшему в 1938 г. в эмигрантском издательстве «Петрополис», добавлены отзывы знаменитых писателей-эмигрантов на книги Гущика. Здесь же можно найти отзыв профессора Н.К. Рериха: «Красота, значительность природы, слеза сердечных осознаний, зерно строительства и поиски героизма, все эти элементы Вашего творчества делают Ваши книги и близкими и нужными. Искренность и сердечная непреложность вносят ту убедительность, которая не заменится никакой искусственностью, хотя бы изысканной»105. Несмотря на такое, казалось бы, полное приятие, дружеское общение Рерихов и Гущика едва не прервалось из-за уже отмеченных выше особенностей личности последнего. Конечно, вспыльчивость, заносчивость, иногда даже хаотичность поступков Гущика, о которых в конце концов узнал Н.К. Рерих, очень его насторожили. Об этом он поделился в письмах жене Елене Ивановне. На его опасения ещё в 1934 г. она отвечала: «Г[ущик] из тех интеллигентов, которые любят творить на готовом» (27 июня 1934)106. И более развёрнуто — в письме к Стуре: «...Никто не мешал ему начать своё Общ[ество] имени Р[ериха]. Но думаю, что он не из организаторов. Порывы есть, но дисциплина духа отсутствует и не претворяется в полезные действия, и энергия рассеивается в бесплодных мечтаниях и сетованиях на судьбу. Чеховских типов много гуляет по лицу Земли» (22 августа 1934)107. Эти выдержки весьма созвучны наблюдениям современного исследователя С.Г. Исакова, который пишет: «Вообще современников В.Е. Гущик удивлял многим. Он, например, утверждал, что не сегодня, так завтра Сталин ликвидирует компартию, «упившуюся кровью». Одни считали Гущика чуть ли не «идейным» большевиком, сторонником советских порядков, другие же не менее убеждённо считали его человеком, глубоко враждебным коммунизму и советскому строю»108. В какой-то момент что-то подобное произошло и с его отношением к Рерихам, несмотря на оказанное ему доверие и даже, по некоторым данным109, материальную поддержку. Гущик, горячо пропагандировавший идеи Н.К. Рериха в Эстонии на протяжении ряда лет, вдруг стал отпускать в его адрес двусмысленные замечания, отказывался от ранее декларированных мнений, путался в оценках... Продолжая ранее начатую работу «Отдела имени профессора Н.К. Рериха в Эстонии», Гущик в то же время распускал самые несообразные слухи о семье великого художника и учёного и его организациях. Реакция Е.И. Рерих была резкой и не замедлила себя ждать: «...в таких лоцманах, как г-н Гущ[ик] <...>, мы не нуждаемся» (30 августа 1934); «Всюду столько почитателей Н. К., так что такие группы, как <...> Гущ[ик], нам не нужны и даже могут лишь умалить и загрязнить чудесное, светлое имя» (в тот же день); «Получила копии писем Гущ[ика]. Должна сказать, что за всю мою жизнь ничего более низкого и грубого не встречала. И это пишет интеллигентный человек и ещё писатель! Читая эти извержения злобы и ужасающего самомнения, мне казалось, что я слышу голоса с самого дна. Чем скорее отойдём от таких типов, тем лучше. Разве с такими сознаниями можно строить Новый Мир!» (15 ноября 1934)110. Приведём соответствующие фрагменты из писем Николая Константиновича Рудзитису и Беликову: «Выкрики Гущика настолько безобразны и неосновательны, что о них не стоило бы и поминать, если бы он не жил в Таллинне и не мог бы косвенно влиять на Комитет [Пакта Рериха]. <...> В лучшем случае письмо Гущика производит ненормальное впечатление, ибо он адресуется ко мне как к Учителю, а затем погружается в совершенно необоснованные и неприличные наветы» (24 ноября 1937)111; «Весьма сожалею, что, как Вы пишете, хулителем оказался никто иной, как Гущик. Подумайте только, — мне он пишет «Дорогой Учитель», а в то же время за углом произносит хулу и клевету. Жаль видеть, когда способный человек допускает такую мрачную некультурность в своих действиях. <...> Одно дело, если клевещут какие-то гангстеры, а совсем другое, если в ту же грязную бездну ввергается способный русский писатель. Спрашивается, к чему Гущик портит свой собственный путь» (19 октября 1938)112; «Жаль, очень жаль, что Гущик, как Вы пишите, занимается нашёптыванием клеветы. Какое это позорное и недопустимое дело, а для способного писателя — в особенности. От нас он ничего дурного не видел» (1 декабря 1938)113; «Интересно, продолжает ли Ваш бывший знакомый свою клеветническую деятельность? Правильно делаете, воздерживаясь от таких общений, которые лишь могут расстраивать нервы. Жаль, очень жаль, когда способный человек нравственно падает» (7 января 1939)114; «...я вполне согласен с суждениями П.Ф. Б[еликова] о Гущике и Северянине. Именно не следует чем-либо осложнять этих отношений, но, конечно, невозможно поверить, чтобы сущность Гущика изменилась. П.Ф. Б[еликов] правильно замечает, что от Гущика всегда можно ожидать нежданных и необоснованных выпадов» (24 июля 1939)115. Спустя годы, передавая письма Рериха в РГАЛИ, Павел Фёдорович так откомментирует поведение Гущика в 1934-1939 гг.: «Отличался крайне неуравновешенным характером. Похоже, что рассчитывал на некоторую материальную поддержку со стороны Нью-Йоркского музея Рериха, однако, не получив её, написал его руководителям весьма несдержанное письмо, о чём и было Н.К. Рериху сообщено. Последний запрашивал о Гущике несколько раз, так как Гущик переписки с ним не прекращал»116. Попутно отметим, что этот комментарий может служить прекрасной иллюстрацией к следующим словам Николая Константиновича из его письма к Рудзитису: «...Беликов обнаруживает энергию и, по-видимому, находится вне влияния Гущика» (8 января 1938)117. В конце концов полного разрыва всё-таки не произошло. Николай Константинович дал ещё одну возможность Владимиру Гущику продолжить общение и соединённую работу на Общее Благо. Видимо, на то были свои основания. Можно только поразиться той мере великодушия и всепрощения, которую являл Николай Константинович! Получение книги Гущика «Забытая тропа» (1938) быть может напомнило Рериху прошлогодние мысли Гущика «о необходимости бережности к нашим первейшим людям». Рерих писал Беликову: «Не знаю, видаете ли Вы Гущика? Если Вам случится его увидать, пожалуйста, передайте ему благодарность мою за присланную мне книгу «Забытая тропа». Книга, так же как и все его прежние, хороша; много в ней внимательности к природе и к человеческим обычаям. Право жаль, если даровитый человек так неразборчив на слова и оценки, как Вы о том пишете. Казалось бы, с годами человек должен становиться всё бережнее и умудрённее, а злость никаких добрых качеств человеку не прибавит» (15 мая 1939)118. Как видим, тональность слов о Гущике мягче, чем прежде. В них — благодарность, сострадание и желание помочь запутавшемуся талантливому человеку... Рерих отметил важнейшие качества прозы Гущика. Произведения, построенные на этнографическо-мифологическом материале («Полевик», рассказы о животных («О собаке», «Ворона» с тонким проникновением во «внутренний мир» меньших наших братьев, исторические новеллы и другие произведения, должно быть, понравились Рериху. Творчество, способность творить — вот то главное, что ценил Рерих в людях, пусть даже и несовершенных, пусть даже и заражённых на время коллективной «позорной клеветой»119. Он решает возобновить переписку и посылает Гущику поддерживающий отзыв о сборнике, в котором есть такие слова: «...в каждом рассказе Вы умеете подчеркнуть наряду с житейской стороной и самую глубокую сущность. Такое вмещение редко выпадает на долю писателей и тем приятнее его отметить. И ещё одно качество нельзя замолчать. Вероятно, Вам, как и всем в нынешние трудные дни, живётся тяжело, и тем не менее Вы не теряете светлый взгляд в будущее. Преподобный Сергий, светлый воспитатель народа Русского, для Вас является оплотом будущего — именно так оно и есть»120. Эти строки опубликованы в последнем прижизненном сборнике рассказов В.Е. Гущика «Жизнь» (1939) и являются своеобразной итоговой оценкой его творчества. Нам представляется, не без влияния Рерихов и их последователя Беликова, в последних творениях Гущика воззрения на жизнь становятся несравнимо более добрыми, терпимыми, он готов простить людей, когда они впадают во грех, совершают дурные поступки. По верному замечанию С.Г. Исакова, «Старая дореволюционная Россия ещё чаще выступает в ореоле красоты, добра, света, но уже не так резко противопоставляется грязному и тёмному настоящему. Добрые начала в русском человеке в центре первого же рассказа <...>, давшего название книге»121. Произошёл ли перелом в общественной позиции Гущика — об этом трудно судить по тем противоречивым данным, которые можно почерпнуть из его биографических материалов. Но надо отметить, что при непосредственном участии Гущика в 1939-1940 гг. возродилось издание «Витязь», на этот раз в виде объёмного сборника (всего успело выйти три книги). Н.К. Рерих, Г.Д. Гребенщиков и другие зарубежные писатели участвуют в «Витязе», публикуя на его страницах свои тексты122. Связи Владимира Гущика и Николая Рериха разорвала война с Германией. Позже они не возобновились, так как Гущик был отправлен в лагерь как политзаключённый, где в октябре 1947 г. умер от саркомы лёгких в больнице на станции Сухобезводное (центр Унжлага, Горьковская область).
Перечисляя поэтов и писателей Эстонии, корреспондентов Н.К. Рериха, нельзя обойти вниманием следующий факт: в июне 1938 г. поэт и публицист Борис Христианович Тагго (1907-1945), обычно выступавший под псевдонимом «Б. Новосадов», послал Рериху в Индию сборник своих стихов «По следам бездомных Аонид» (Таллинн: Русская книга, 1938)124. «Поблагодарите, пожалуйста, Бориса Новосадова за его тетрадь звучных стихов. — Последовал ответ Рериха. — У него есть несомненный поэтический дар, — пусть он не впадает в пессимизм, ибо каждому удастся приложить свой талант»125. В письмах Рериха к Беликову имя Тагго-Новосадова упоминается ещё дважды: «О поэте Новосадове я уже Вам давно поминал — он талантливый, и очень хорошо, если Вы встречаетесь с ним и в Ваших прочих убеждениях. Вероятно, ему тоже живётся нелегко, и может ли сейчас легко житься писателю, да ещё поэту. Тем более необходимо, чтобы все художники слова, кисти и всех прочих областей хотя бы до известной степени держались вместе. И без того слишком много человеконенавистничества, а этим тёмным путём не пройти» (14 февраля 1939)126; «Читал я и радовался статье Новосадова в «Газете для всех». Передавайте ему мой привет. Он даровитый человек. Пусть навсегда удержит в себе широту взгляда и бодрость. В жизни много сложностей, но не в прошлое, а в будущее нужно устремлять взгляд» (15 мая 1939)127. Что же известно о поэте, заслужившем такие высокие слова напутствия в жизни? С помощью С.Г. Исакова128 кратко обобщим известные биографические сведения. Борис Тагго родился в Петербурге. Его отец — сапожник высокой квалификации (занимался изготовлением ортопедической обуви) — по национальности был эстонцем, родом из Пярну, мать — русская из Петербурга, рождённая Мария Степанова. Сам Тагго — типичный билингв, по паспорту эстонец, хотя был воспитан на русской культуре и считал себя прежде всего человеком этой культуры. В 1920 г. семья Тагго оптировалась в Эстонию и поселилась в Пярну. С 1925 г. Борис учился на философском факультете Тартуского университета. Жилось ему нелегко, преследовали материальные трудности. Несколько раз юношу исключали из университета за невнесение платы за обучение; кое-как собрав деньги, он восстанавливался и продолжал учёбу. Всё же из-за бедности в 1931 г. учёбу пришлось прервать. Лишь в 1936 г. он смог окончить курс философии, избрав своей специальностью социальную этику. Видимо, знание этических дисциплин помогло ему впоследствии принять многие идеи Учения Живой Этики, которые он часто обсуждал с Беликовым, его другом и коллегой по службе. В 1935 г. Тагго переехал в Таллинн, где стал работать агентом по распространению советской литературы в местном представительстве московской «Международной книги», — там же, с лета 1938 г., работал и Беликов. Ещё в университетские годы Тагго увлёкся поэзией, много писал, стал активным членом Юрьевского цеха поэтов, возглавляемого его учителем Б.В. Правдиным. В сентябре 1931 г. был избран мастером цеха. Уже тогда он включился в жизнь Ревельского цеха поэтов, время от времени наезжая в Таллинн. В 1938 г. он женился на пианистке Сусанне Поска. С мая 1939 г. Тагго работал переводчиком в советском торгпредстве, причём в его обязанности входило и составление, на основе материалов эстонской печати, рефератов по эстонской экономике и бюллетеней-обзоров эстонской прессы. В 1941-1942 гг., во время немецкой оккупации, Тагго редактировал выходившую в Печорах русскую газету «Новое время». Видимо, это послужило в 1944 г. поводом органам НКВД для его ареста. В 1945 г. Тагго умер в тюремной больнице. По воспоминаниям современников, Борис Тагго был человеком нервным, очень болезненно реагировавшим на удары судьбы129, но при этом живым и общительным. Отношение читателей к его творчеству было неоднозначным: некоторым стихи и статьи нравились, другие же их не принимали130, но почти все признавали оригинальность и одарённость поэта. Если раннее творчество Тагго носит футуристско-имажинистский характер («Шершавые вирши», 1935), то во втором сборнике стихов — «По следам бездонных Аонид» (1938), посланном Н.К. Рериху, его поэтическая манера в значительной степени меняется: от модернистско-авангардистских увлечений к более традиционной поэзии, к классической ясности. Для рериховедов Тагго знаменателен своим конкретным вкладом в биобиблиографию семьи Рерихов. Он — автор статьи «О Рерихах», увидевшей свет 6 мая 1939 г. в чикагской газете «Рассвет». |
||
|
часть 2